> Перейти на ГЛАВНУЮ Я не люблю жену письмо в редакциюОпубликовано: 13.9.2017
Московском никогда не едал я того, что умели приготовлять её пальчики. Пересоленный суп она ставила на высоту смертного греха, а в пережаренном бифстексе видела деморализацию своих маленьких нравов.
Подозрение, что я голоден или недоволен кушаньем, было для неё одним из ужасных страданий. Но ничто не повергало её в такое горе, как мои недуги. Когда я кашлял или делал вид, что у меня расстроен желудок, она, бледная, с холодным потом на лбу, ходила из угла в угол и ломала пальцы. Моё самое недолгое отсутствие заставляло её думать, что я задавлен конкой, свалился с моста в реку, умер от удараи сколько мучительных секунд сидит в её памяти. Когда после приятельской попойки я возвращался домой под шофе и, благодушествуя, располагался на диване с романом. Габорио, никакие ругательства, ни даже пинки не избавляли меня от глупого компресса на голову, тёплого ватного одеяла и стакана липового чая. Золотая муха только тогда ласкает взор и приятна, когда она летает перед вашими глазами минуту, другую ипотом улетает в пространство, но если же она начнёт гулять по вашему лбу, щекотать лапками ваши щеки, залезать в нос и всё это неотступно, не обращая никакого внимания на ваши отмахивания, то вы, в конце концов, стараетесь поймать её и лишить способности надоедать. Жена моя была именно такой мухой. Это вечное заглядывание в мои глаза, этот постоянный надзор за моим аппетитом, неуклонное преследование моих насморков, кашля, лёгкой головной боли, заездили меня. В конце концов я не вынес.  Да и к тому же её любовь ко мне была её страданием. Вечное молчание и голубиная кротость её глаз говорили за её беззащитность. Женщина с вечно смеющимся лицом, ямочками на щеках и прищуренными глазами. Симпатичная фигурка, одетая чрезвычайно дорого и с громадным вкусом. Насколько первая моя жена была тихоней и домоседкой, настолько эта была непоседа, шумна и подвижна.
Романист назвал бы её женщиной, состоящей из одних только нервов, я же нимало не ошибался, когда называл её телом, состоящим из равных частей соды и кислоты. Это была бутылка добрых кислых щей в момент откупоривания. Физиология не знает организмов, которые спешат жить, а между тем кровообращение моей жены спешило, как экстренный поезд, нанятый американским оригиналом, и пульс её бил даже тогда, когда она спала. Она не дышала, а задыхалась, не пила, а захлёбывалась. Спешила дышать, говорить, любить.
Жизнь её сплошь состояла из спешной погони за ощущениями.
Она любила пикули, горчицу, перец, великанов мужчин, холодные души, бешеный вальс. От меня требовала она беспрестанной пушечной пальбы, фейерверков, дуэлей, походов на беднягу. Увидав меня в халате, в туфлях и с трубкой в зубах, она выходила из себя и проклинала день и час, когда вышла за медведя. Втолковать ей, что я давно уже пережил то, что составляет теперь соль её жизни, что мне теперь более к лицу фуфайка, нежели вальс, не было никакой возможности.
На все мои аргументы она отвечала маханием рук и истерическими штукамичтобы избежать визга и попрёков, приходилось вальсировать, палить из пушек, драться. Скоро такая жизнь утомила меня, и я послал за доктором. Высокая стройная блондинка с голубыми глазами.
Н лице выражение покорности и в то же время собственного достоинства. Всегда мечтательно глядела на небо и каждую минуту испускала страдальче ский вздох.
Вела регулярную жизнь, имела своего собственного бога и вечно говорила о принципах. Во всём, что касалось её принципов, она старалась быть беспощадной. Нечестно, говорила она мне, носить бороду, когда из неё можно сделать подушку для бедного. Боже, отчего она страдает. Что за причина спрашивал я себя, прислушиваясь к её вздохам. О, эти мне гражданские скорби.
Человек любит загадки вот почему полюбил я блондинку. Но скоро загадка была разрешена.
Както случайно попался на мои глаза дневник блондинки, и я наскочил в нём на следующий перл. Желание спасти бедного запутавшегося в интендант ском процессе, заставило меня принести жертву и внять голосу рассудка я вышла за богатого. Поль, как потом оказалось, служил в межевой канцелярии и писал очень плохие стихи. Дульцинеи своей он больше уж не видел. Вместе со своими принципами она отправилась. Девица с правильным, но вечно испуганным и удивлённым лицом. Вместе с тысприданого внесла в мой дом и свою убийственную привычку играть гаммы и петь романс Я вновь пред тобою. Когда она не спала и не ела, она играла, когда не играла, то пела. Гаммы вытянули из меня все мои бедные жилы я теперь без жил, а слова любимого романса стою очарован пелись с таким возмутительным визгом, что у меня в ушах облупилась вся штукатурка и развинтился слуховой аппарат. Я долго терпел, но рано или поздно сострадание к самому себе должно было взять верх пришёл доктор, и гаммы кончились. Длинноносая гладковолосая женщина с строгим, никогда не улыбающимся лицом. Была близорука и носила очки. За неимением вкуса и суетной потребности нравиться, одевалась просто и странно чёрное платье с узкими рукавами, широкий поясво всей одежде какаято плоскость, утюжность ни одного рельефа, ни одной небрежной складки. Понравилась она мне своею оригинальностью была не дура. Училась она за границей, гдето у немцев, проглотила всех. Миллей и мечтала об учёной карьере. |
