> Перейти на ГЛАВНУЮ Стихи Анатолия ПреловскогоОпубликовано: 15.2.2017
. Оплатим ли эти потери. Неужто и нету таких, кто в долгу. Пред памятью мёртвых. Прощаю, прощаю, простить не могу. Последнее тоже совсем краткое перу. Вниз тянет тело, вверх душа. Тела с годами всё недужней, Зато возвышеннее души, Размах души и тела шаг. И для того, чтоб их скрепить, Мы половину жизни тратим. Вторую половину платим, Чтоб их опять разъединить. Круг открывается стоном разочарования, боли и вызова середине. ХХ века с уже нарастающим ее пафосом нового прогрессизма и нового скепсиса и замыкается тревожноумир отворённым вздохом философа, перед которым весь. ХХ век как на ладони. Во многой мудрости много печали. Ведущее настроение альманаха таково. Главный упрёк, который я неизменно слышала в свой адрес, когда только начинала работать в литературе, был упрёк в книжности.
Да что. Лет пять тому назад на встрече со школьниками одна девочка с вызовом крикнула мне. Читатель не обязан знать, что такое мельпомена. Боюсь, человеку, который подобных слов не знает, с. Иркутским временем делать нечего.  Поэты здесь обозначенного круга обращаются к современнику, лексикон которого настроен на самые дальние позывные мифо поэтической ойкумены от. Рима, сопряжённых с истоками иудейскими, до таинств. Поднебесной и мистической. Борей, меж собою споря, задевают воздушные колокола, богатством подобиться. Крезу лидийскому я не хочу, из сыновей приёмных златого. Феба самый любимый ты а дальше про изваяние. Капитолийском музее прямотаки алкеевой строфой да с отсылками к. Не говорю уж о бродски модулированных катулловых ламентациях. Право, всё новое лишь хорошо забытое старое. Только грустно рассматривать эти поблекшие декорации. Кажется, куда уж дальше изощряться. Восприятие развеивается в пыль, мысль путается в собственных основаниях. Тут уж даже не вторичность и не третичность а. Бог его знает преломление в ном измерении. Эллинистическая тоска. Пусть зрение моё в один. Гомер, пускай мой слух всего в один. Бетховен, Давай уедем в. Рим, начнём дневник уныло, по капельке раба выдавливать в чернила, в проспиртованной. Лете ворованных режем коней и т. Ниобея, продирайся сквозь сдавленный лес, пусть. Эвтерпа подводит сурьмою молодые сайгачьи глаза, пускай бездомен, пусть продрог, он с ней един, что. Поллуксом, что слёзы и родной порог, ты говорил задолго до. Орфей в ночном аиде щадил обложенный язык и т. Ну, а то, что головокружительный дискурс обязательно приправляется смачным просторечием, легко переходящим в мат, так сие генетически обусловлено куда ж без матюгов рафинирова нному интеллигенту, ушедшему в глубины языка. Это я цитировала мастеров, гостей. Байкальского фестиваля. Вот оно крупное сито, через которое пропускается актуальный поток русского стиха. То, что в этом сите остаётся, давно уже стало. ФОНОМ, что для поэзии смерть неминучая. А то, что из него высыпается, образует фон на другой стороне. А что могут выловить для пропитания сердце и разум взыскательного читателя, привычно пробегающего фон глазами. Что его, читателя, понастоящему цепляет. Что останавливает взор его на этом не скрою, восхитительно грунтованном холсте. С крайним доброжелательным пристрастием листая. Иркутское время, я продиралась сквозь сумрачный лес однообразных монологов, загруженных одним и тем же словарём, одной и той же галереей образов, заряженных одной и той же узнаваемой интонацией. Помимо всего прочего, обнаруживая, что в отличие от мэтров некоторые авторы раздела. Перекличка ещё и болезненно многословны, и, старательно эпатируя публику, оставляют её, как минимум, равнодушной, ибо это ещё не. ТЕКСТ это всё тот же. ФОН, а не ЯВЛЕНИЕ, заметное на фоне поэтому раздражает не эстетическим, а вполне бытовым образом редкая птица долетит до середины. Днепра редкий читатель не отложит, зевнув, сей свод стихов, едва перевернув первые тридцать тридцать пять страниц.
Ну, да я, как водится, начинала его с листов последних. Поэтому полно о реках, поговорим о жемчугах. Резко в особицу разрезает поток причудливое сооружение. Оно сразу же останавливает, вопервых, своей мощной энергетикой. Здесь не тянут последнее из анемичных вен уже почти сто лет как закатившейся. Европы здесь электричество вырабатывают сами Я вижу горе и птичий свет, и племя нерпы, и сон совы, я вижу горы, которых нет, мужчин и женщин они мертвы, а с ними дети, которым жить. Вовторых, эта поэзия не беспола, как большинство гермафродитических актуальных изобретений. Это голос женщины, голос страстный, сильный, целомудренный и слышный. Голос женщины, принимающей на себя ответственность за судьбу мира, вместе со всей постигшей его порчей и беззащитной культурой, тщетно перемогающей прогрессирующую проказу ктото сказал современная культура устала от собственной несерьёз ности. Не превращай детёныша в чёртов голем. Не разрушай их горем и алкоголем. Не посылай в западню за цветными снами. Не делай с ними то, что ты сделал с нами. Вот она, лестница без перил. Вот она гостиница без гостей. Вот они, пропавшие без вестей. Мир погасил, имени не спросил. По ним вечный огонь горит. Он не погас, он горит за нас. Втретьих, эти стихи глубоко содержательны.
Формой автор как бы и не озабочен.
Оттого она, форма, здесь так непринуждённа и естественна. Может быть, поэтому цикл, представленный в альманахе, воспринимается как одно произведение, речитатив, перехваченный вд охамивыд охами. Мне показалось, что коегде автор чутьчуть не дотягивает до самого себя, чутьчуть себя придерживает вполне возможно, это над ним над ней довлеет. СИТО, но то, что стихи эти хочется читать вслух и даже выучить наизусть несмотря на объём, факт, от которого никуда не денешься. Пополняю им свою секретную шкатулку. Полузабытой родственно стью повеяли мне некоторые строки. Мы видим одинаковые сны, Сергея. Жарикова как твоё имя имя где твоё время время, Василия. Золотой мне сунула богиня. Рубль, из обращения изъятый.
По отрогам. Алиня шёл к вершине год пятидесятый, Любови. Пройдясь, как пальцы пианиста, по клавишам перил и крыш, он превратил все листья в. Шопена шёпот, Тверь в. И это в заветную папку, в тетрадку, в шкатулку. Резанула, конечно, как смычком по нервам, высокая нота. Точно в контрапункт с постмодернист ской какофонией и тут же симфонически с нею в такт. Древо искусства растёт из парадокса. Кажется, невозможно нарисовать более выразительную иллюстрацию к переживаемому нами нравственному напряжению. Ленин встал навсегда, я возвращался с базара. Цветы с подножья вождя одна девчонка бросала. Её наставники мразь, в груди рвануло ракетой. Приостанавливаясь, сказал я девчонке этой. Ленина ты венок с гирляндой разбила. Верни обратно цветы, пускай всё будет, как было. Её мгновенно привёл в себя суровый мой голос, и, как актрису гримёр, я изменил её образ она румяной была, но стала бледной, как тесто, когда всё подобрала и положила на место но, вдруг подумалось, придёт племя младое незнакомое и выведет иную ценностную шкалу пунктир прочерчен. Что до меня понимаю, что мой обзоротбор тоже своего рода сито. У другого критика ячейки наверняка иначе расположены. Насколько разнятся у профессиональных читателей взгляды на стиховой ассортимент, я убедилась, работая в жюри независимой премии. ПСреди моих коллег сотоварищей, членов жюри, были такие, короткий список которых не совпал с моим ни в одном пункте. Ну, что ж такова нынче разность потенциалов.
И это знак времени. Не только иркутского, разумеется. Закрываю элегантный спасибо художнику. Григорьеву томик и чувствую, что мне не жаль времени, потраченного на его внимательное изучение. Удовлетворённо встряхиваю заветную шкатулочку.
В ней ощутимо прибыло. За что сердечно благодарю героических иркутян. Красноярске декабря года. В году с отличием окончила факультет русского языка и литературы. Красноярского педагогического института ныне университета имени. Первая публикация в сентябре года молодёжка. Красноярский комсомолец.
В году публикация в московской Юности статья о поэзии Юнны. Затем многочисленные коллективные сборники, журналы толстые и тонкие, и в году, после присуждения премии. Астафьева, первый собственный сборник. |
